Как видно из рукописей, Пушкин сначала хотел было остановить повесть «Выстрел» на первой ее части - внезапном отъезде Сильвио, после того как им было получено известие о предстоящей женитьбе графа, с которым он дрался на дуэли, оставив за собой право на ответный выстрел. В рукописи после фразы «Мы простились еще раз, и лошади поскакали» поставлена дата: «14 (исправлено из 12) октября 1830 г.» и помета: «Окончание потеряно». Такой неожиданный обрыв повести, при котором обо всем последующем предоставлялось догадываться самим читателям, соответствовал тому романтическому колориту, той атмосфере загадочности, тайны, какой был окутан с самого начала образ Сильвио. Но при подобной, действительно, заинтриговывающей читателей оборванности повести в высшей степени необычный, незаурядный характер ее главного героя Сильвио оставался бы, в сущности, говоря, нераскрытым, только намеченным. И, во всяком случае он был бы бесконечно далек от того, каким мы знаем его сейчас и каким его, безусловно, не смог бы представить себе даже самый прозорливый, самый догадливый читатель.
Подобный прием намеренной незаконченности, недосказанности был бы вполне в духе поэтики романтизма и даже в какой-то мере продолжал и развивал бы линию нарочито завуалированных финалов, уже известных нам по южным романтическим поэмам Пушкина. Но, естественно, он не мог удовлетворить того зрелого художника-реалиста, «поэта действительности», каким Пушкин стал, начиная уже с первых глав «Евгения Онегина», с «Бориса Годунова».
Причем, словно бы в компенсацию первоначальной композиционной неоформленности, Пушкин придает ей теперь такую стройность, соразмерность, гармоничность, которые делают «Выстрел» одним из самых замечательных образцов пушкинского композиционного мастерства. Однако, прежде чем приступить к анализу композиции «Выстрела», следует указать на существенную особенность всего цикла «Повестей Белкина» по сравнению с предшествовавшим им повествовательным творчеством Пушкина - своеобразное изменение в них субъекта повествования.
В «Повестях Белкина» Пушкин порой не ограничивается введением только одного рассказчика. В общий рассказ, который ведется от лица основного, главного рассказчика, включаются пространные частные рассказы самих действующих лиц. В наиболее прямой форме это дано как раз в «Выстреле». В рассказ подполковника И. Л. П. введены'два рассказа от первого лица - Сильвио и графа. Причем и тот и другой выступают по существу на равных правах с основным рассказчиком. Ведь и он не просто только рассказывает, а вплетен Пушкиным в самую ткань повествования, поставлен в одну эстетическую плоскость со всеми остальными персонажами: находится с ними в непосредственных взаимоотношениях, присутствует при некоторых эпизодах, о которых повествует, или лично слышит о них рассказы прямых их участников. Отличие же главного рассказчика от Сильвио и графа лишь в том, что он играет во всем, что происходит, пассивную роль и потому выступает в повести не в качестве «заинтересованного лица», а в качестве своего рода свидетеля, хотя и живо на - все реагирующего.
Вместе с тем главный рассказчик является единственным «сквозным» персонажем во всей повести, присутствующим в обеих ее частях и тем самым соединяющим два разорванных между собой и в пространстве и во времени основных эпизода, из которых она складывается, в одно целое, сводящим конец повести с ее началом. То есть на долю главного рассказчика выпадает как бы авторская функция, хотя никаким автором повести в обычном смысле этого слова он не является.
Своеобразие «Выстрела» именно в том и заключается, что он вообще представляет собой как бы повесть без автора. Взамен авторского «я» повести - три «я» трех рассказчиков: подполковника И. Л. П., Сильвио, графа. Вследствие этого образы главных героев даются не в одном авторском восприятии и освещении, а как бы в тройном восприятии, тройном освещении.
Так, образ Сильвио дан сперва восприятием глазного рассказчика, тогда юного офицера, обладавшего «романтическим воображением», и соответственным образом воспринимавшего людей и явления. В новом, гораздо более прозаическом свете предстает образ Сильвио из его собственного рассказа-исповеди. Но во всю спою незаурядную силу образ Сильвио вырастает из рассказа о нем графа. Под подобным же тройным углом зрения дан и образ графа: сперва в рассказе Сильвио, затем в рассказе главного рассказчика и, наконец, опять-таки г. его собственном рассказе-исповеди.
Все это, несомненно, способствует полноте и глубине раскрытия характеров, но требует и большого композиционного мастерства, для того чтобы сложность не обернулась пестротой, многопланность повествования слилась в цельную, единую картину. И это мастерство Пушкин с полным блеском развертывает. В «Выстреле», пожалуй, в наибольшей степени, чем в любом другом пушкинском произведении, композиция соотнесена с сюжетом, им определяется и вместе с тем своими средствами дает наиболее точное, почти графически-четкое его выражение.
нарушение!